20.08.2010 17:01:04 Самохин 
|
Теперь, я блуждаю в том месте, где нет времени, где нет , строго говоря, и самого места, но есть я. И это мучает меня и не даёт мне возможности обрести покой. Здесь нет ни света, ни тьмы, ни тишины, ни шума. Здесь даже нет границ и расстояний. Но ещё совсем недавно было по-другому. Или этого не было никогда? Я уже не уверен ни в чём … все что я знаю - это порванные, полупрозрачные обрывки моих воспоминаний, которые, то совсем истончаются , превращаясь в плывущие неведомо куда паутинки, то напряженно вспыхивают ощущениями жизненной полноты, заполняя реальностью всё вокруг. И так - постоянно.
Я не знаю, тем более в своём нынешнем положении, любил я его или нет. Помнится, когда я был маленький, он играл со мной, и от этого мне становилось весело и хорошо. В эти минуты радости и восторга каждая клеточка моего тела пылала жизнью и весельем. Во время моих болезней, он ухаживал и заботился обо мне, а я тянулся к теплоте его рук и лучшего не было в мире. Когда же я повзрослел, он всё меньше возился со мной и почти не брал на руки, ограничивался только поглаживанием, но относился, буду честен, всегда как-то по-доброму и часто баловал, мне было этого вполне достаточно. Многие не удосуживаются и малой толики такой жизни. Но мне, явно повезло.
Любовь ... по большому счёту странное и непонятное мне чувство. Но, они чаще всего говорить о своём отношении к нам именно так. Иногда он делился со мной своими мыслями, но я мало что понимал. Но всегда доставлял ему удовольствие, как я это чувствовал,своим молчанием и внимательностью к его словам. Могут сказать с уверенностью лишь одно, до того страшного события я жил счастливо и беззаботно.
Всё изменилось одним осенним, длинным вечером. Он пришёл домой озабоченным и каким-то возбуждённым. Я это заметил сразу, ещё сверху. Не сняв обувь, и не скинув мокрый плащ, он развёл в камине огонь, пододвинул к нему журнальный столик, с письменными принадлежностями, и расположился перед ним в своём любимом кресле. Спустившись, со второго этажа, я не решился подходить к нему и отвлекать, поэтому прошёл на кухню и стал ждать развития событий, периодически заглядывая в гостиную я смотрел , как он сосредоточенно и лихорадочно пишет что-то, сверяется с книгами , как снимая очки, задумчиво чешет указательным пальцем переносицу или курит. Его плащ и пиджак уже были сняты, первый валялись рядом на полу, а второй утвердился на спинке кресла, мокрые же ботинки вовсю парили, у потрескивающего дровами камина. Вскоре сигаретный дым стал проникать и ко мне, на кухню. Не скажу, что он мне неприятен, нет, я уже привык, но лучше бы без него. Несколько раз, он рассеянный и погруженный в себя приходил на кухню, варил кофе и, не замечая меня, быстро возвращался за работу. Мне стало скучно, и я тихо, что бы не мешать, пробрался обратно наверх, в спальню. Пусть себе работает, подумал я, решая при этом, ложится мне спать или нет.
Снизу доносился треск поленьев и размеренный скрежет его любимого пера по бумаге. Иногда он вставал и начинал в задумчивости ходить по комнате. Я прекрасно представлял себе это: сомнамбулой он шагал от столика к окну и обратно, голова его при этом, то покоилась подбородком на груди, то закидывалась назад. Глаза, в эти моменты, всегда были закрыты.
Наверное, я всё-таки задремал, потому что в какой-то момент понял, что он говорит с кем-то по телефону. Хотя ни звонка, ни набора номера я не слышал. Да и сам разговор , как мне казалось, подходил к концу, голос его был усталым, но вполне радостным и довольным. Вскоре он закончил беседу и повесил трубку. Поднявшись ко мне в спальню, он улыбнулся и погладил меня по голове:
- Ну! Привет, привет мой дружочек! Ты наверно обиделся, что я не уделил тебе сегодня внимания?
Я не ответил, пытаясь показать всё своё безразличие к тому , что произошло. Мне казалось, я удачно с этим справился. Но увы, роль была разыграна напрасно. Он внимательно посмотрел на меня, почесал за ухом, и произнёс эту ужасную, ставшую роковой для меня фразу :
- Ты войдешь в историю физики мой друг.
Он замолчал на несколько секунд и обыденно добавил:
- Хочешь молочка ... киса?
Лучше бы он придушил меня и похоронил моё тело под старым вязом, во дворе, пусть даже в обувной коробке или без неё. Или просто выкинул бы на помойку, без разницы. Всё лучше, чем будущее, которое он уготовил. Кто сказал, что у меня девять жизней? Глупости. После той осенней ночи, у меня нет ни жизни, ни смерти … и не то чтобы точно, а так – вероятно ... до тех пор,пока кто-нибудь не откроет крышку .
Будь ты проклят, доктор Эрвин Шрёдингер и очень жаль, что я не могу добраться до твоих ботинок!
|
