07.11.2013 13:29:22 Мишаня
|
Смыслы русской революции
В своей гениальной статье «Интеллигенция и революция» (1918) Александр Блок писал: «Не бойтесь разрушения кремлей, дворцов, картин, книг. Беречь их для народа надо; но, потеряв их, народ не все потеряет. Дворец разрушаемый – не дворец. Кремль, стираемый с лица земли, - не кремль. Царь, сам свалившийся с престола, - не царь. Кремли у нас в сердце, цари – в голове. Вечные формы, нам открывшиеся, отнимают только вместе с сердцем и с головой».
После Великого Октября часть интеллигенции стенала о судьбах русской культуры. Дескать, дворцы разрушают, храмы разграбляют, усадьбы сжигают. Пришел на русскую землю «хам». Желчные аристократы шипели: «Так русский народ – народ-богоносец?! Вот, посмотрите-ка, что богоносец вытворяет!» А народ – богоносец. Только Бога он понимает иначе и несет его по-своему – через века унижений, мук, страданий. «Он до смерти работает, до полусмерти пьет» (Н.А.Некрасов). А потом идет в храм – и умиляется Владимирской Божьей Матери, плачет над крестными муками Спасителя. И снова – на барщину, снова до смерти работать и до полусмерти пить. Вот и пишет Блок о делах «богоносца»:
«Почему дырявят древний собор? – Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью».
Блоку в деяниях революционных масс виделось Провидение. В блоковском словаре можно найти самое точное слово: «Возмездие». На храмы и усадьбы обрушилось Возмездие – его угадывал Блок в своих стихах и поэмах. Угадывал – и предупреждал. Интеллигенция озлобилась, налилась желчью. Блок стал «нерукопожатным». Потому что воспел пришедшего «хама», «Шарикова», «совка». А Блок воспел Возмездие – и горе тому, кто не понял этой музыки.
Да и не было нашествия варваров на великую культуру. Культура сама в себе бунтовала, культура была в разладе с собой. Когда мужики дырявили соборы, Ленин ставил памятники русским классикам и создавал литературные музеи. Революционная интеллигенция тоже читала и Ницше, и Гегеля. Тоже понимала Вагнера. Но был русский Ницше, в котором Горький вычитывал не сверхчеловека, а нового человека. Был русский Вагнер, в котором русское ухо слышало не гибель, а обновление. И, безусловно, был русский Маркс – подобный иудейским пророкам, обличивший зло мира и воспевший приблизившееся Царство Божие.
Там, в салонах Мережковского, на башнях Вячеслава Иванова, в эстетских кругах, упивались декадансом – упоенно вкушали смерть от Ницше и Вагнера. А Луначарский вкушал из тех же источников Жизнь. Луначарский был вне культуры? Ленин был вне культуры? Дзержинский – трагический романтик – был вне культуры? Ах, всю культуру, видите ли, увезли Мережковские на философском пароходе.
А здесь революционный поток поднял с глубины низовой жизни непостижимого писателя Андрея Платонова, до сложности которого далеко самому утонченному модернисту. Школы, ликвидация безграмотности, пропаганда классики, авангардистские эксперименты, великий театр, великое кино – вот что начиналось здесь. А «там» нечто заканчивалось – то, что в Возмездии уцелело. Там, в эмиграции, кончался русский Серебряный век. В стихах он кончался красиво и элегантно, а в жизни – жалко и безобразно: в нищете, в унынии, в кокаине.
Не было никакого восстания «хама» против здания русской культуры. Было восстание особой культуры (особого, «небуржуазного», культурного уклада), через страшное возмездие сбросившей с себя все то, что над нею смеялось, что ее презирало, что душило ее в безграмотности. Рафинированные интеллигенты полагали, что у русского мужика есть русский бог и пустые щи, что в избах крестьянских пахнет богом и щами, что в фольклоре живет таинственный бог, дарующий пустые щи. И даже умилялись, статьи про русского бога писали – на своих культурных языках, отсылающих не то к французскому символизму, не то к немецкой классической философии. «Нет, знаете, мужик – он со своим богом даже остроумен, и слог мужицкий по-своему хорош, даже неповторим. Как хотите, а есть в этих народных песнях, в этих покосившихся избах, в этих щах да лаптях – свое очарование, даже своя философия. Ах, как трогателен русский мужик!.. Да что там – как есть, богоносец!» А русский мужик рвался ввысь. Русский мужик не в гостиные и дворцы желал прийти со своим богом, а в школы, в институты, на грандиозные стройки. И по этой лестнице – в космос. Большевики каким-то образом (может быть, от безысходности) в мужика поверили. Он для них был не «хам», а трудящийся. Они его назвали «хозяином Земли».
И вот когда он стал этим самым хозяином, стал себя гордо звать «трудящимся», тогда-то и оказалось, что «народ-богоносец надул». Что не философию избы и лаптеплетения он в себе угрюмо несет, а желает дворцы снести и космодромы устроить.
Много смыслов у русской революции – социальных, политических, метафизических. Революция как результат политической бездарности русской аристократии и русской буржуазии – такова политология семнадцатого года. Революция как Возмездие – это, конечно, уже метафизика. А есть и смысл культурный: революция стала прорывом трудового народа из культурного гетто в бескрайние космические дали.
С праздником, товарищи! С днем Великой Октябрьской Социалистической Революции!
Илья Роготнев, Суть времени - Пермь
VOGNEBRODA.NET
|